Неточные совпадения
Гостиница эта уже пришла в это состояние; и
солдат в грязном мундире, курящий папироску у входа, долженствовавший изображать швейцара, и чугунная, сквозная, мрачная и неприятная лестница, и развязный половой в грязном фраке, и общая зала с пыльным восковым букетом цветов, украшающим стол, и грязь, пыль и неряшество везде, и вместе какая-то новая современно железнодорожная самодовольная озабоченность этой гостиницы — произвели на Левиных после их
молодой жизни самое тяжелое чувство, в особенности тем, что фальшивое впечатление, производимое гостиницей, никак не мирилось с тем, что ожидало их.
— Можете себе представить, мы чуть было не раздавили двух
солдат, — тотчас же начала она рассказывать, подмигивая, улыбаясь и назад отдергивая свой хвост, который она сразу слишком перекинула в одну сторону. — Я ехала с Васькой… Ах, да, вы не знакомы. — И она, назвав его фамилию, представила
молодого человека и, покраснев, звучно засмеялась своей ошибке, то есть тому, что она незнакомой назвала его Васькой.
— У вас большой дар соображения. Княжна сказала, что она уверена, что этот
молодой человек в солдатской шинели разжалован в
солдаты за дуэль…
Несколько человек, должно быть —
молодых, судя по легкости их прыжков, запутались среди лошадей, бросаясь от одной к другой, а лошади подскакивали к ним боком, и
солдаты, наклоняясь, смахивали людей с ног на землю, точно для того чтоб лошади прыгали через них.
Заметно уменьшалось количество здоровых
молодых людей, что особенно ясно видно было на
солдатах, топавших ногами на всех площадях города.
Обиделись еще двое и, не слушая объяснений, ловко и быстро маневрируя, вогнали Клима на двор, где сидели три полицейских
солдата, а на земле, у крыльца, громко храпел неказисто одетый и, должно быть, пьяный человек. Через несколько минут втолкнули еще одного,
молодого, в светлом костюме, с рябым лицом; втолкнувший сказал
солдатам...
Возвращаясь в город, мы, между деревень, наткнулись на казармы и на плац. Большие желтые здания, в которых поместится до тысячи человек, шли по обеим сторонам дороги. Полковник сидел в креслах на открытом воздухе, на большой, расчищенной луговине, у гауптвахты;
молодые офицеры учили
солдат. Ученье делают здесь с десяти часов до двенадцати утра и с пяти до восьми вечера.
Рядом с цыганом присел к земле
солдат, разговаривая с арестанткой, потом стоял, прильнув к сетке,
молодой с светлой бородой мужичок в лаптях с раскрасневшимся лицом, очевидно с трудом сдерживающий слезы.
Вагон, в котором было место Нехлюдова, был до половины полон народом. Были тут прислуга, мастеровые, фабричные, мясники, евреи, приказчики, женщины, жены рабочих, был
солдат, были две барыни: одна
молодая, другая пожилая с браслетами на оголенной руке и строгого вида господин с кокардой на черной фуражке. Все эти люди, уже успокоенные после размещения, сидели смирно, кто щелкая семечки, кто куря папиросы, кто ведя оживленные разговоры с соседями.
Чаще отдавали дворовых в
солдаты; наказание это приводило в ужас всех
молодых людей; без роду, без племени, они все же лучше хотели остаться крепостными, нежели двадцать лет тянуть лямку.
Он прислал А. Писарева, генерал-майора «Калужских вечеров», попечителем, велел студентов одеть в мундирные сертуки, велел им носить шпагу, потом запретил носить шпагу; отдал Полежаева в
солдаты за стихи, Костенецкого с товарищами за прозу, уничтожил Критских за бюст, отправил нас в ссылку за сен-симонизм, посадил князя Сергея Михайловича Голицына попечителем и не занимался больше «этим рассадником разврата», благочестиво советуя
молодым людям, окончившим курс в лицее и в школе правоведения, не вступать в него.
— О, конечно, ваше дело,
молодой студент, — и дряблые щеки и величественные подбородки Эммы Эдуардовны запрыгали от беззвучного смеха. — От души желаю вам на любовь и дружбу, но только вы потрудитесь сказать этой мерзавке, этой Любке, чтобы она не смела сюда и носа показывать, когда вы ее, как собачонку, выбросите на улицу. Пусть подыхает с голоду под забором или идет в полтинничное заведение для
солдат!
Другая оказалась
молодая, краснощекая девушка, которая все время, как стояла в сенях, молила
солдата...
— Иди, дьявол! — крикнул прямо в ухо матери
молодой усатый
солдат, равняясь с нею, и толкнул ее на тротуар.
И потому он стал подозревать своих и, разузнав у рабочих, кто не ночевал в эту ночь дома, узнал, что не ночевал Прошка Николаев —
молодой малый, только что пришедший из военной службы
солдат, красивый, ловкий малый, которого Петр Николаич брал для выездов вместо кучера.
Впереди всех ехал на вороной лошади, с замерзшими усами, батальонный командир, а сзади его шли кларнетисты и музыканты, наигрывая марш, под который припрыгивали и прискакивали с посиневшими щеками
солдаты и с раскрасневшимися лицами
молодые юнкера.
Сопровождавший их
солдат стал натискивать им в ноги подушки, мешочки и связки с кренделями, калачами, так что
молодые люди мои были совершенно отгорожены друг от друга.
Другой протестант был некто m-r Козленев, прехорошенький собой
молодой человек, собственный племянник губернатора, сын его родной сестры: будучи очень богатою женщиною, она со слезами умоляла брата взять к себе на службу ее повесу, которого держать в Петербурге не было никакой возможности, потому что он того и гляди мог попасть в
солдаты или быть сослан на Кавказ.
На другой день вечером опять егерская музыка играла на бульваре, и опять офицеры, юнкера,
солдаты и
молодые женщины празднично гуляли около павильона и по нижним дорожкам из цветущих душистых белых акаций.
И он смело крикнул своим звучным голоском: «здорово, ребята!»
Солдаты весело отозвались:
молодой, свежий голосок приятно прозвучал в ушах каждого.
Около порога сидели два старых и один
молодой курчавый
солдат из жидов [См. ниже в Словаре трудных для понимания слов.] по наружности.
Солдат этот, подняв одну из валявшихся пуль и черепком расплюснув ее о камень, ножом вырезал из нее крест на манер георгиевского; другие, разговаривая, смотрели на его работу. Крест, действительно, выходил очень красив.
— Конечно, мне все равно, — продолжал учитель. — Но я вам должен сказать, что в возрасте семнадцати лет
молодой человек не имеет почти никаких личных и общественных прав. Он не может вступать в брак. Векселя, им подписанные, ни во что не считаются. И даже в
солдаты он не годится: требуется восемнадцатилетний возраст. В вашем же положении вы находитесь на попечении родителей, родственников, или опекунов, или какого-нибудь общественного учреждения.
Я знал одного арестанта,
молодого человека, убийцу, из
солдат, приговоренного к полному числу палок. […к полному числу палок.
И, как ни незаметно это и как ни странно сказать это, в таком же положении находится и вся эта масса
молодых ребят,
солдат, кажущихся столь покорными.
Вот они — кто с редкой бородкой в заплатанном кафтане и лаптях, такой же, как оставшийся дома в Казанской или Рязанской губернии родитель, кто с седой бородой, с согнутой спиной, с большой палкой, такой же, как отцов отец — дед, кто
молодой малый в сапогах и красной рубахе, такой же, каким год назад был он сам, тот
солдат, который должен теперь стрелять в него.
Опять совещаются начальники и решают хотя и не присягавшего
молодого человека принять и зачислить в
солдаты.
На месте размещения войск начальник части, в которую он поступает, опять требует от
молодого человека исполнения военных обязанностей, и он опять отказывается повиноваться и при других
солдатах высказывает причину своего отказа, говорит, что он, как христианин, не может добровольно готовиться к убийству, запрещенному еще законом Моисея.
Молодцеватые
молодые ребята
солдаты в своих новых, чистых мундирах толпились стоя или спустив ноги, сидя в раздвинутых широких дверях товарных вагонов.
Такой же, как он,
молодой малый из деревни, но из дальней губернии, уже готовый
солдат с ружьем, с примкнутым острым штыком караулит его, готовый заколоть его, если бы он вздумал бежать.
(Прим. автора.)] и братьев, понеслась в погоню с воплями и угрозами мести; дорогу угадали, и, конечно, не уйти бы нашим беглецам или по крайней мере не обошлось бы без кровавой схватки, — потому что
солдат и офицеров, принимавших горячее участие в деле, по дороге расставлено было много, — если бы позади бегущих не догадались разломать мост через глубокую, лесную, неприступную реку, затруднительная переправа через которую вплавь задержала преследователей часа на два; но со всем тем косная лодка, на которой переправлялся
молодой Тимашев с своею Сальме через реку Белую под самою Уфою, — не достигла еще середины реки, как прискакал к берегу старик Тевкелев с сыновьями и с одною половиною верной своей дружины, потому что другая половина передушила на дороге лошадей.
Солдаты, по большей части престарелые или рекруты, громко роптали и готовы были сдаться;
молодые офицеры, не бывавшие в огне, не умели их ободрить.
От волнения я пробегаю мимо своего отчета и только потом его нахожу. «Заседание Энтомологического общества». Да, это моя статья, моя первая статья, мой первородный грех. Читаю и прихожу в ужас, какой, вероятно, испытывает солдат-новобранец, когда его остригут под гребенку. «Лучшие места» были безжалостно выключены, а оставалась сухая реляция, вроде тех докладов, какие делали подающие надежды
молодые люди. Пепко разделяет мое волнение и, пробежав отчет, говорит...
— Родители!.. Хм… Никаких родителей! Недаром же мы песни пели: «Наши сестры — сабли востры»… И матки и батьки — все при нас в казарме… Так-то-с. А рассказываю вам затем, чтобы вы,
молодые люди, помнили да и детям своим передали, как в николаевские времена
солдат выколачивали… Вот у меня теперь офицерские погоны, а розог да палок я съел — конца-краю нет…
Слово «вольноопределяющийся» еще не вошло в обиход, и нас все звали по-старому юнкерами, а
молодые офицеры даже подавали нам руку. С
солдатами мы жили дружно, они нас берегли и любили, что проявлялось в первые дни службы, когда юнкеров назначали начальниками унтер-офицерского караула в какую-нибудь тюрьму или в какое-нибудь учреждение. Здесь
солдаты учили нас, ничего не знавших, как поступать, и никогда не подводили.
В один из холодных январских воскресных вечеров холодного 187… года к воротам завода подходил или, вернее сказать, подбегал
молодой человек с интеллигентным лицом, одетый в рубище, в опорках вместо сапог, надетых на босые ноги. Подошедший постучал в калитку большим железным кольцом, и на стук вышел сторож, усатый
солдат, с добродушно-строгим выражением чисто русского, курносого лица.
— У нас в роте и такой-то писатель, такой-то писатель объявился из
молодых, что страсть, — говорили
солдаты шестой роты другим, — такие письма складные пишет, что хоть кого хошь разжалобит, и денег пришлют из деревни…
Молодой, рыжий, с надвинутым на затылок кепи офицер махнул белым платком, и двенадцать ружей блеснули на ярком утреннем солнце светлыми стволами и в одну линию, параллельно земле, вытянулись впереди
солдат, сделавших такое движение, будто бы они хотели достать концами острых штыков солдатика в саване, а ноги их примерзли к земле.
Как раз под лампой, среди комнаты, за большим столом, на котором громоздилась груда суконного тряпья, сидело четверо. Старик портной в больших круглых очках согнулся над шитьем и внимательно слушал рассказ
солдата, изредка постукивавшего деревянной ногой по полу. Тут же за столом сидели два
молодых парня и делали папиросы на продажу.
Но вдруг из толпы, которая стояла под горою, раздался громкой крик. «
Солдаты,
солдаты! Французские
солдаты!..» — закричало несколько голосов. Весь народ взволновался; передние кинулись назад; задние побежали вперед, и в одну минуту улица, идущая в гору, покрылась народом.
Молодой человек, пользуясь этим минутным смятением, бросился в толпу и исчез из глаз купца.
В это время у него больных немного было: две
молодые хорошенькие подгородние бабочки с секундарным сифилисом, господская девушка с социатиной в берцовой кости, ткач с сильнейшею грудною чахоткою, старый
солдат, у которого все открывалась рана, полученная на бородинских маневрах, да Настя.
Быстро несколько раз прошелся по камере и к новому, величайшему удивлению наблюдавшего в глазок
солдата — быстро разделся догола и весело, с крайней старательностью проделал все восемнадцать упражнений; вытягивал и растягивал свое
молодое, несколько похудевшее тело, приседал, вдыхал и выдыхал воздух, становясь на носки, выбрасывал ноги и руки. И после каждого упражнения говорил с удовольствием...
Дознано было, что отец и старший сын часто ездят по окрестным деревням, подговаривая мужиков сеять лён. В одну из таких поездок на Илью Артамонова напали беглые
солдаты, он убил одного из них кистенём, двухфунтовой гирей, привязанной к сыромятному ремню, другому проломил голову, третий убежал. Исправник похвалил Артамонова за это, а
молодой священник бедного Ильинского прихода наложил эпитимью за убийство — сорок ночей простоять в церкви на молитве.
— Да, если бы это не был такой прекрасный
молодой человек, я бы с ним поссорился, пан Лопатин. Но я помню свою молодость, да кроме того, старый
солдат и теперь еще неравнодушен к глазам прекрасным…
Она была чрезвычайно зла, что хорошо знали солдатики, и замечательно, чего мне не приходилось более встречать, она была плотоядна.
Солдаты носили ей
молодых воробьев и лягушек. На Дашке ездил сам Лисицкий, и только он, при замечательной силе своей, мог смирить ее. Но иногда и его она выводила из терпения, и я сам видел и слышал во фронте, как Лисицкий, схватив ее за ухо, наклонялся и кусал ее, ворча или, лучше сказать, рыча: «У, подлая!»
Нужно было видеть, с какими серьезными и довольными лицами загорелые, грубые и суровые
солдаты,
молодые и старые, — правда, старше сорока лет между нами почти не было, — точно дети, подкладывали под котелки палочки и стебельки, поправляли огонь и советовали друг другу...
— Не понимают, ваше благородие, не понимают, где им понять! Глупые они,
молодые. У нас во дворе один я старик. Разве можно старика забиждать? Я восьмой десяток на свете живу, а они зубы скалят. Двадцать три года
солдатом служил.. Известно, глупые… Ну, старая! Застыла!
Солдаты, составив ружья, бросились к ручью; батальонный командир сел в тени, на барабан, и, выразив на полном лице степень своего чина, с некоторыми офицерами расположился закусывать; капитан лег на траве под ротной повозкой; храбрый поручик Розенкранц и еще несколько
молодых офицеров, поместясь на разостланных бурках, собрались кутить, как то заметно было по расставленным около них фляжкам и бутылкам и по особенному одушевлению песенников, которые, стоя полукругом перед ними, с присвистом играли плясовую кавказскую песню на голос лезгинки...
Через несколько минут гиканья и трескотни из лесу выбежала испуганная лошадь, и в опушке показались
солдаты, выносившие убитых и раненых; в числе последних был
молодой прапорщик.
Вдруг в той стороне, где стоял хорошенький прапорщик со взводом, послышалось недружное и негромкое ура. Оглянувшись на этот крик, я увидел человек тридцать
солдат, которые с ружьями в руках и мешками на плечах насилу-насилу бежали по вспаханному полю. Они спотыкались, но всё подвигались вперед и кричали. Впереди их, выхватив шашку, скакал
молодой прапорщик.
В саду пахло горячими вишнями. Уже зашло солнце, жаровню унесли, но все еще в воздухе держался этот приятный, сладковатый запах. Вера сидела на скамье и смотрела, как новый работник,
молодой прохожий
солдат, делал, по ее приказанию, дорожки. Он резал лопатой дерн и бросал его в тачку.